Ах, эта золотистая пора: вот уж и солнце показалось из-за кромки деревьев, вот и листья такого же огненного цвета рассыпались по жухлой жёлтой траве, а  люди всё равно куда-то бегут и словно бы не замечают ни лёгких дуновений холодного воздуха, ни прикрас осенней природы. Единственное, что омрачало сегодняшнее утро, ночной ливень, что прошёл неистовым штормом над городом, размыв парковые дорожки: теперь каждому листику приходилось по своему собственному озеру. Но только там, где дорожки были усыпаны гравием. Благо, асфальт был на высоте.
Ханжи просыпалась всегда рано: ещё даже светать не начинало, как она вскакивала с постели и рвалась делать все свои утренние привычки. Дело было лишь в её аритмическом режиме, который она вырабатывала на протяжении всей жизни. Ей абсолютно ничего не мешало лечь в 11 часов вечера, проснуться в 5 утра, а потом весь день ходить бодрой и полной сил, а на следующий день лечь часов в 9 и встать в те же пять утра, но снова чувствовать себя превосходно.
Утренние привычки этой 38-ми летней женщины включали в себя холодный душ, не слишком долгая попытка расчесать свои пушистые, вечно спутывающиеся волосы, убор их в хвост и завтрак, конечно же. Хотя, это был ещё не завтрак: перекус перед предстоящей пробежкой. Каждый раз она закусывала глазированным сырком и чашкой какао, после чего одевала свой любимый спортивный костюм и гнала бегать в парк, что по счастливому обстоятельству находился рядом с домом.
Она неспешно натягивала носок, но второпях зажёвывая сырок, чувствуя, как плавленая глазурь остаётся в уголках губ. Натягивая спортивные брюки, она буквально вытирала с себя очки об кровать, и только потом, после всех футболок и толстовок, хватала плеер, наушники и во все оружии выбегала с квартиры, не забыв громко хлопнуть дверью. Лифтами Ханжи не пользовалась принципиально, предпочитая бег через ступени. Действительно бег, и действительно через. Она перепрыгивала их без опаски, несколько раз грозясь с этой лестницы упасть и на особо крутых поворотах всегда радостно восклицала, как если бы она бегала так не каждый день, а первый раз в своей жизни. С утра, каждый раз, она включала песни Smash Mouth, подпевала задорным куплетам: всегда громко, всегда будя весь свой подъезд. И только выскакивая из парадной, она на секунду умолкала, потягивалась, смотрела на восходящее солнце, делала музыку громче и трусцой спешила в парк, всё также мотая головой, но напевая теперь лишь губами, чтобы не сбить дыхание.
В планах у неё всегда было два часа пробежки, а потом нужно было спешить в школу, что на другом конце города. И не смотря на то, что место работы было так далеко, работать она там любила. Всё же была для неё безумно близким предметом, таким тёплым и греющим, что передать нельзя.
И вот сейчас, иногда специально шлёпая по лужам, не раз и не два обрызгивая прохожих, махая рукой знакомым собаководам, улыбаясь всем подряд и обязательно мотая головой, она неслась по парковым аллеям, вдыхая глубоко, но мерно.

К слову Зои легкомысленной, даже не смотря на все её выходки, назвать нельзя было: её поведение обусловливалось лишь огромным желанием быть собой, не больше. Она не любила юлить, всегда всё делала без подтекста, с рвением относилась к любимой работе, к желанию учить и узнавать, к друзьям всегда имела отношение, какое имеют настоящие друзья. Спокойно слушала чужие жалобы, могла подбодрить, ведь сама впадала в уныние крайне редко. Могла поддержать любую беседу, потому что для неё нет неинтересных тем. Её называли чудаковатой, она не имела свойства обижаться, предпочитая быть именно такой, чем, как выражалась сама женщина, «обыкновенной серой мышью». Из всех знакомых, впрочем, лишь только Леви не брезговал словом «чудачка» по отношению к 38-ми летнему ребёнку, который так и не пережил период взросления. По его мнению, конечно. Моблит, например, учитель литературы в её школе, считал Ханжи слишком беззаботной, постоянно напоминая ей, что большинство реагентов детям не игрушка и такие опыты не стоит проводить в закрытом помещении. А ей всё равно, она взрывала, дымила, окрашивала всё, что могла в разные цвета, кашляла, пару раз устраивала проказы вместе с детьми. И только её неимоверное умение учить оставляло её на рабочем месте, хотя её столько раз порывались уволить.

Посмотрев сквозь очки вдаль, шатенка приметила знакомый силуэт, а потом, прибавив «газу», рванула наперерез этому самому силуэту. Не редко в осеннее утро в парке можно встретить одну из своих подруг, а оных было только три. Две разминались перед рабочим днём, третья предпочитала мирные прогулки. Вот и сейчас, заметив впереди волосы, что цветом так напоминали сегодняшнюю осень, Ханжи понеслась вперёд, сбивая дыхание, но вылетая буквально в паре шагов от ошарашенного чуда, радостно вскидывая руки и тяжело дыша.
- Петруша! – восторженно-ласково воскликнула она, вскидывая руки в приветственном жесте, мгновенно прерывая утреннюю пробежку своей подруги, крепко обнимая её, прижимая к себе и трясь щекой об светлые волосы. – Как ты, мой лучик солнца в тёмном царстве? – именно на этом она закончила свои объятья, резко срываясь с места, разворачиваясь лицом к Петре и труся задом наперёд. – Расскажи мне о своих днях всё-всё, мы так редко видимся в последнее время, - с трагичностью сказала она, улыбаясь, тем не менее, во все 32.

Засоня эта Петра, засоня. Бежит и спит на ходу, глаза трёт. Хотя, что уж, ей, быть может, неделя трудная выдалась: не все дети очаровательно послушны, Ханжи знает это лучше всех. Но ей так нравилось, когда Рал называла её «милой». Что уж сказать, брюнетка сразу зарделась, гордо задрав голову и придавая своему бегу важность. Мало кто делает ей такие комплименты, а комплименты – всегда прекрасны, даже дружеские.
Но как только Петра стала подбирать слова для своего рассказа, кареглазая сплетница мгновенно развесила уши,  навострила, как говорится, слух и приготовилась ахать и причитать в особо драматичных моментах. Всё же, второе её любимое дело после химии – разговоры о чужой жизни. Вот у кого-то годовалого щенка догхантер отравил, у кого-то снова разлад на личном фронте, у кого-то, наоборот, всё отлично и замечательно. Но, что удивительно, почти все хотят рассказать и о горестях, и о счастливых событиях. А Зои только рада выслушать их, в конце концов, в плане слушанья она подкована.

Но, услышав из уст Петры сначала одно знакомое имя, потом второе и, гвоздем программы, третье, ей ничего не оставалось, как развести руками и с выражением лица «ну бывает», снова развернуться к несчастной жертве неудачных знакомств лицом.
- Я могу сказать тебе только одно, Петруш, - не переставая корчить рожу, вещала Ханжи. – Приветствую тебя в нашем обществе «Мир тесен», - потом она прохохоталась и только теперь поравнялась с Рал, чтобы бежать с ней нога в ногу. – Вот уж не думала, не думала, что ты познакомишься с моими старыми знакомыми до того, как тебя с ними познакомлю я. Как это получается, я тут предлог ищу, а ты уже почти всех знаешь! – она снова развела руками, потом потянулась к плееру, выключила его к Аллаху, и весело замотала головой, словно бы улавливая ритм собственных слов. – С Майки мы знакомы с каши, нас там человек 5 в одну школу ходило, так и общаемся до сих пор, - она задумчиво перевела взгляд на небо. – В действительности он не такой уж и добрый, больше молчит, задумчивый, нагруженный, - потом улыбнулась чему-то своему. Хотелось, конечно, сказать ещё много всего обо всех, но Ханжи почему-то казалось, что у Петры сейчас не то настроение, чтобы слушать её трёп о том, как хорошо она знает своих однокашников. – Но тормошить его весело. А Леви… не сказала бы я, что это тот человек, с которым можно чувствовать себя спокойно. Я нахожу его забавным: он как ёж. Птица гордая, пока не пнёшь, не полетит, - и теперь она уже смеялась. С Леви мало кто ладил: Майк чуть ли не грыз ему глотку, Найл относился с опаской, Нане вообще было флегматично насрать на его существование,  весь Левин оркестрище превозносил его до божественного уровня, а Ханжи обожала издеваться и подкалывать вьюношу с комплексом Наполеона. Что уж говорить, когда Эрвин приволок вот это в их тесную компанию лет 10 назад, у них сразу наладились дружеские перепалки. Ну, точнее Зои считала их дружескими, Леви просто получал удовольствие с возможности высказать немного сортирного юмору.

- Ну что? Будешь звонить ему каждый вечер, и бояться сказать хоть слово? Советую томно подышать в трубку, он оценит, - свои шутки она говорила громко, не переставая смеяться, не забывая о том, что, как правило, если добавить немного иной интонации, шутка будет уже издёвкой, а издёвка – это обидно. – Тебе кто-нибудь номерок то оставил? Хотя, какая разница! Я ж могу дать! А потом я тебя ещё с другими ребятами познакомлю! – она восторженно махала руками, чуть ли не как ветряная мельница, подпрыгивая, совсем забывая, что изначально она шла в парк на пробежку, а не на гимнастический утренник, но заведённую Ханжи остановить трудно, её несло вечно куда-то вперёд паровоза. – Наверное, стоит организовать вечер какой, чтобы все-все пришли, чтобы тебя с всеми-всеми познакомить! – она торжественно хлопнула в ладоши.
Вопрос о том, как у неё работа, как жизнь, как дети, в тупик не ставил, она лишь махнула рукой, бросая два слова о том, что школьники шалят, пробирки взрываются и вообще, всё, в принципе, отлично, как всегда.
- Но твоя личная жизнь интересует меня намного больше, чем ты думаешь, Петруша, - она хитро улыбнулась, сощурилась, погрозила пальцем и посмеиваясь перепрыгнула лужу. - Было бы здорово, если у вас с Леви склеилось бы что-нибудь. К тому же, я могу столько о нём рассказать! Просто волосы дыбом встанут. Я, конечно, знаю его не так хорошо, как хотелось бы, но достаточно.

- Случайность! – с притворным ужасом воскликнула Ханжи. – Судьба! – сказала уже с благоговейным трепетом. – Петра, никогда не говори при мне таких громких слов, ты же знаешь, что я упускаю их из виду, - с неким укором отметила женщина.
Для неё жизнь не была чем-то обременительным, не казалась предначертанной обязанностью, ей думалось, что спешить некуда, что, в принципе, важен только день сегодняшний, даже если он полная копия дня вчерашнего. Тем не менее, у каждого дня по её мнению за все 38 лет, за все года, было своё очарование. И ни один, ни один не был бы убийственно плох: будут только лучше!
Вот взять, к примеру, сегодняшний день: он был таким похожим на вчерашний, и на позавчерашний. Но позавчера не было луж, а вчера у неё не подгорел тост! И эти осенние дорожки не были в начале месяца усыпаны листвой, а завтра на них не останется луж. Завтра здесь не будет Петры, а если будет, она не станет снова рассказывать с таким первозданным смущением свою историю.
Небо заливалось приятным солнечным светом, наполнял воздух теплом, наполнял саму брюнетку приятным ощущением тепла и уюта, а вместе с тем, начинало казаться, что бегут они навстречу этому самому солнцу и вот-вот смогут коснуться его рукой. Она даже шутливо вытянула эту руку, пытаясь уловить шальные лучики, что пронзали стёкла её очков, слепя глаза. Но её намозоленные пальцы с обрезанными под корень ногтями, конечно же, ничего не поймали, окромя солнечного света.

История Петры, меж прочим, обрастая новыми подробностями, казалась всё более и более удивительной и невозможной: вот вчера она знала тихую, скромную и очаровательную девушку, а сегодня она рассказывает о том, как поставила на место Леви. Самого Леви! Казалось, что того ничто и никогда не сможет заставить уважать кого-либо, за исключением одного Капитана Бровь. Я думаю, вы понимаете, кого сейчас Ханжи имела введу.
- Поверить не могу, что ты назвала его драным котом! – Ханжи с восторгом и переполнявшим её уважением смотрела на Петру, хлопая в ладоши и испытывая неимоверное, душащее тепло в душе. Вот умница же! – Ох, я бы всё отдала сейчас, чтобы оказаться в том кафе и увидеть своими глазами эту сцену, - она сомкнула руки в замке перед грудью, восторженно вздыхая. – И он действительно так и сказал твоему отцу? Удивительно! – тут она снова подпрыгнула, мысленно отмечая, что её недавние слова отдают каплей правды, которая может вылиться в прекрасную историю, которую она когда-нибудь сможет передать из уст в уста… кому-нибудь.
Жаль только, что номер даст не Ханжи, а её опередили. Майк, проказник, полюбому всё пронюхать успел, осознал, что и как и подсунул девушке очередную головную боль: если уж и Эрвин узнает о той истории в кафе (а он узнает), теперь Леви точно не скрыться от сумасбродной свахи Ханжи, постоянно намекающего на что-то Смита и Майка, который скажет ему всё сразу и прямо в лицо.
- Эрвин у нас такой, - Зои даже зарделась, осознавая, что один человек всегда оправдывал свой титул «мужчина-загадка вселенского масштаба». Словно бы она вырастила в нём эту загадочность своими руками. – Но если он молчал, то наверняка изволил улыбаться своей кошмарной улыбкой, - она расхохоталась, вспоминая, какую обычно корчит блондин рожу, когда пытается растянуть свои губы в улыбке. Это действительно комичное зрелище! – Не удивлюсь, если он потом завалит Майка своими мыслями. Точнее, попробует, - тут она промолчала, оставляя Рал возможность пофантазировать. Сама-то брюнетка знала всё и сейчас лишь хотела «прыснуть» в кулак, смех так и рвался из её горла.
- И не нужно такой неуверенности, Петруша! – Ханжи резко остановилась, схватила подругу за холодные ладони и сжала их в своих. – Я уверена… даже  не так, теперь уже мы уверены, что ваше знакомство не кончится просто так! – она набрала больше воздуха в грудь, чтобы сказать те самые громкие слова, от которых открещивалась в самом начале. – Случайность или судьба снова сведут вас, вот увидишь, - а потом она улыбнулась, заглядывая в карие глаза Петры, в которых так причудливо играли солнечные блики.

Как же весело думать о том, что вот она – Петра и она уже в прихожей жизни Ханжи. Нет, вы не подумайте, что её только впустили в этот дом, который пропитан сумасбродством, самодельными изобретениями. Нет, не подумайте, что её не пускали дальше, просто вся жизнь Зои – её друзья, зная их, можно всё узнать и о ней самой. Казалось бы, что вот такой человек притягивает всех подряд, удивляет, нет, да нет заставляет остаться в гостях подольше и узнать получше: о фиолетовых стенах, ярких оранжевых узорах, причудливых фигурках животных, что стоят по полкам из цветной пластмассы. Узнать, что написано на листах бумаги, которые раскиданы по полу, тем же слоем, что усыпают листья землю осенней порой. Ханжи называла свою жизнь калейдоскопом, но за то, что она стала такой, безусловно, она многим обязана людям, что пригласили её однажды к себе.
Каждый человек для неё – свой мир, нераскрытый, неизвестный. Но узнавая о них, она узнает и о себе что-нибудь, что-то удивительное, что не замечала больше. Конечно, часто всё это заставляло её смеяться, иногда переживать в себе, но, тем не менее, это было удивительно. Как таблица Менделеева, где каждый элемент уникален, непревзойдёнен.  Вот Петра, например, своим миром показала, что Ханжи всё такой ребёнок, который совсем не хочет расти. Безусловно, раньше она могла и не быть такой весёлой, но своё прошлое женщина не вспоминает, просто потому, что её больше интересует сегодня.   
И так тепло было думать о том, что в её окружении есть такие люди, которые действительно люди. Ханжи считала, что по-настоящему человека показывают его друзья. Не даром же есть фраза: «скажи, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты есть». Или что-то в этом духе.  И сейчас ей очень хотелось показать этой милой девушке мир, в котором она живёт во всей его красе: людей, с которыми видится часто, чуть ли не каждый день, с которыми может говорить обо всём подряд, которые знают Зои, не смотря на её сложный и непостоянный характер, которых знает и сама Ханжи, вплоть до их недостатков. Если жизнь Ханжи сама по себе квартира пёстрая, в которой собрано всё подряд, то квартира её мира совсем другая: в ней перемешено всё подряд, от модерна, до классики. В ней нет повторяющихся цветов, всё полно индивидуальностей. Безусловно, она хотела всё-всё показать Петре, рассказать обо всех-всех, каждый раз с упоением смотря в её глаза. А потом самолично заставить её протянуть руку её знакомым. И каждый пусть пожмёт и тогда они будут ещё ближе и теснее знакомы. Что может быть лучше, чем такое тесное знакомство?
Что до состояния Ханжи сейчас, то она думала в основном о том, что ни случайность, ни судьба, ни другие громкие слова не изменят её желания видеть Рал безумно счастливой рядом с этим, казалось бы, сухим и бесчувственным человеком. Просто она не оставляла надежды, что всё не так уж и плохо, просто Леви нужен стимул и стимул этот сейчас бежит рядом с ней. Стимул цветущий, удивительно прекрасный, который даже упустить нельзя: вы видели её волосы, которые такого причудливого цвета? А как она ухожена? Ханжи никогда не думала о том, что она может быть такой же ухоженной и симпатичной девушкой, ведь в первую очередь её внешность – эта книга, по которой можно судить и её характер. А зачем ей врать о себе, расчёсывая волосы, моя голову шампунями каждый день и благоухая розовыми кустами? Её запах – бабл гам, её цвет – безумное сочетание желтизны и ядрёного ультрамарина, её музыка – нечто отдалённо напоминающее детскую дразнилку. А Петра легче, воздушнее, прекраснее. Наверное, если бы с ней были знакомы все те, с кем знакома Ханжи, они бы сравнивали её с идеалом девушки, сошедшей со страниц литературы. А будь Зои Леви, которому повезло быть замеченной ей, Петрой, она бы бросила всё и сама бы стремилась за ней. Но она не Леви, она Зои и сейчас её немного веселит происходящее.

- Ну-ну, Петруша, я же сказала, что это будем «мы», - лукавости её взгляду сейчас было не занимать. Иногда она, ой как, любила придержать интригу. – Да и то была глупая шутка, а сейчас я могу стать свидетелем события века! Представь, это же как все те стихи, которые были рассказаны о любовных терзаниях! Нет, даже не так… ах, если бы я могла вспомнить, что мне говорил Эрвин об этих стихах, я бы точно назвала пример, точно назвала бы, - Ханжи всегда говорила так много, путаясь в своих словах и мыслях, абсолютно с них сбиваясь. Она рукоплескала, жестикулировала, делала всё, чтобы речь её, если и была сбивчивой и неполной, то была бы насыщена эмоциями. Так насыщена, что стала бы напоминать гейзер.
- Я бы испугалась, если бы Леви встал. Он бывает жесток, но, тем не менее, в тебе есть что-то, что смогло его зацепить. Что есть во многих знакомых, раз он ещё в нашей компании, - буквально на мгновение она стала серьёзнее, словно бы задумываясь о том, что Леви действительно сложный человек, что разгадать его очень сложно, но всё же ко всему можно подобрать свой ключ. И вот, пожалуйста, ключ рядом, осталось только найти скважину, в которую нужно этот самый ключик аккуратно присунуть. И лучше это дело доверить искусному мастеру, ведь ключ ломкий, а скважина заржавела за ненадобностью. – Но скажи, Леви трудно назвать мужчиной, - резко рассмеялась Ханжи, пародируя выражение лица теперь их общего знакомого. – У него такие гладкие, слегка пухлые щёчки, - она оттянула свои щёки. – Такой многострадальный взгляд, какой бывает у непонятых подростков в расцвет взросления, - она вскинула брови домиком, выпячивая нижнюю губу. – А иногда он удивительно красив. Ну просто принц из сказки, - она махнула пальцем, - только вот коня своего потерял где-то.
Закончив свою левиобразную тираду, Ханжи заулыбалась ещё радостнее обычного, снова несколько выпадая из реальности: ей казалось удивительным, что в таком сумасшедшем мире так мало места. Особенно сегодня: словно бы тараканы устроили у всех в голове вечеринку и решили навестить родственников в чужих головах.
- Но на счёт странностей ты очень права, Петруша, - странно было в очередной раз бросать взгляд на небо. – У нас у всех свои тараканы в голове, - она цокнула языком, показывая пальцем на Петру.  – Ты бы удивилась, если бы я сказала тебе, что Майк обожает «обнюхивать» людей? – она рассмеялась. – Это вот кажется странным, а ведь, наверняка, и у тебя есть какой-нибудь жук в голове, за которого можно постыдиться.
Вот уж действительно, все её знакомые странные по своему, у каждого есть что-то своё, что может вызвать недовольство в нормальном обществе. У каждого свои заморочки и каждый, как считала Ханжи, навеки застрял в этом состоянии поиска. Поиска чего-либо. Кто-то искал себя, кто-то счастья, кто-то любви. Взаимности, схожестей с прошлым, знаний, умиротворения, других мест. Да всего подряд! Главное, что они действительно что-то искали, а не сидели на месте, не зевали. Просто кто-то делал это быстрее, кто-то делал медленнее, но, тем не менее, жизнь бурлила и кипела, даже если чайник давно сняли с огня.
- Эрвиновская улыбка, говоришь? – она заулыбалась, приготовившись рассказать Петре если не всё, что знает о Смите, то львиную долю всех сведений. – Ты представь себе человека… высокого, я бы даже назвала его привлекательным, - женщина почувствовала неловкое смущение, но потом вспомнила, что в принципе, говорила-то об улыбке и это должно быть весело. Иногда трудно было говорить о чьих-то достоинствах, вспоминая недостатки. Это ставило в неловкое положение. – Глазищи – во, - она показала руками глаза, как если бы они были на пол лица. – Голубые, как небо весной. Выглядит, как типичный американец, я бы сказала. Если «Капитана Америку» смотрела, то вот на него очень похож, - Ханжи расхохоталась. – Только без звёздно-полосатого костюма. И вот этот парень, огромный лоб, которому под сорок, улыбается так, словно ему свело челюсть, - она оттянула свои щёки, как бы улыбаясь. – Как злобный, безумный учёный, что каждый день проводит в своих лабораториях и рыскает! Рыскает! Выжидает момента, чтобы напасть исподтишка! – и она, изобразив руками лапы, набросилась на Петру, прерывая бег и начиная её щекотать. Серьёзность? Нет, не слышала. Но эта пытка продолжалась недолго и Ханжи прекратила свои «грязные домогательства», устало дыша. Всё-таки сбивать дыхание во время бега малоприятное занятие. – Но когда он не улыбается, то очень даже мил, - вынесла свой вердикт брюнетка, торжественно глядя на подругу.

Ханжи даже не слышала всех слов Петры, ей хватило того, что по её щекам побежали слёзы вместе со смехом. Только вот выглядела она далеко не такой весёлой и когда она обняла подругу, огорошивая её плечо солёными каплями, женщина не нашла ничего лучше, чем преобнять её. Если честно, ей было трудно понять все эти любовные заморочки, хотя, тем не менее, она иногда проникалась нежным умилением и пониманием, глядя на пары, которые действительно друг другу подходят и какие удивительные метаморфозы происходят с людьми, когда они встречают человека, готового разделить с ним жизнь. Как настоящие химические элементы, которые обязательно вступают в реакцию и обязательно дают в результате этой реакции что-то новое, удивительно-прекрасное. Брюнетка им бы даже позавидовала, если бы не думала о том, что впереди ещё слишком много времени, чтобы убивать его на что-то ещё, окромя интересностей этого мира. Вполне возможно, её могли понять немногие.
Она гладила девушку по шёлковистым волосам, прижимая к себе, вспоминая, что она ей говорила до неистовой щекотки. Интересно, пугают ли её любовные терзания? Пугают ли проблемы, что понесёт за собой внезапное появление кого-то ещё в её жизни, Ханжи, например, испугалась бы. По чужим правилам жить она не любила, а властвовать не любила ещё сильнее. Пришлось бы что-то менять, куда-то спешить, с чем-то мириться. Наверное, если бы Рал этого боялась, она бы очень легко смогла бы понять девушку.
- Петруша, - она говорила это с такой нежностью по отношению к подруге, что даже ей начинало казаться, что Петра ей не просто подруга, а может кто-то больше. Родной человек, близкий и тёплый, как солнечные лучи. – Скажи мне, милая Петруша, - тихо-тихо шептала она, наклонившись к самому уху блондинки, перебирая её волосы, сильнее прижимая голову к своему плечу. – Ты бы хотела, чтобы в твоей жизни было бы что-то тёплое? – звучало большой нелепостью, просто она не знала, как ещё выразить мысли, которые переполняют голову, как правильнее сказать эти слова. Она не была влюблена, не знала, как такое бывает, что чувствуют люди, почему чувствуют и стремятся ли к этому. Именно потому что она не думала, не знала, не стремилась к этому, слова застревали в горле. Они не имели смысла. Она бы даже привела пример такой теплоты, но в душе была стойкая уверенность, что такую теплоту Петра уже видела. Ханжи её тоже наблюдала не раз. И не раз она ловила себя на мысли, что это действительно очень тепло. – Как у них… - только и смогла добавить растерявшаяся Зои, совсем замолчав и совсем перестав улыбаться.
Ей казалось, что многое она сейчас ляпнула не вовремя, но с другой стороны, она была уверена, что именно эти слова нужно было вымолвить именно сейчас и именно сегодня. Просто потом было бы поздно. Хотя, кто знает, что было бы в это «потом».  А сейчас ей хотелось помочь всеми силами: она не знала точно, плачет ли Петра от щекотки, плачет ли от того, что сказала ей подруга или причина этих слов была ростом метр и шестьдесят сантиметров, но в одном она была уверена точно: сейчас она должна была задать этот вопрос, должна была обнять, должна была обратить внимание на эти прозрачные крупицы, что капали и капали на её яркую оранжевую толстовку.  Брюнетке было совсем не понять, как вот сейчас она могла радоваться, смеяться и прыгать, а сейчас испытывать душевную муку от неопределённости и непоняток. Сказать, что её терзало такое положение, было бы глупостью. Она просто точно не могла понять, что требуется от неё сейчас.

Возможно, когда она расскажет об этом случае кому-либо, то над ней посмеются или скажут, что она снова изменилась в определённую сторону. Если бы она рассказала о произошедшем Смиту, то он бы улыбнулся очень задумчиво, перемешал бы чай в своей чашке и сказал бы, что в этот раз в жизнь Зои вмешалось ни что иное, как случай, которого она так избегает. И вполне возможно он был бы прав.
Но это будет потом, когда-нибудь в далёком будущем, гадать о нём невозможно, но, тем не менее, очень хотелось знать наперёд многое и многое. Особенно сейчас и сегодня. 
- Петруша, - снова тихо-тихо прошептала Ханжи, аккуратно касаясь плечиков Петры, заглядывая в её лицо, снова улыбаясь. – Вот знаешь, на твоей стороне сейчас есть человек, - «и это не я» - который обязательно устроит тебе новую встречу, - «и я не знаю, зачем сейчас это говорю, но просто моя интуиция мне подсказывает». – А ещё, Петруша, я знаю, что то, что случилось в кафе, будет для тебя самым счастливым воспоминанием, даже не смотря на слова Леви, на его взгляд, на всё то, что происходило вокруг. Это же не важно! Важно, что сейчас, так ведь? А сейчас… ты ведь не чувствуешь, что лучше бы ничего не случалось, правда? – Этот поток слов вырвался из неё с непередаваемым беспокойством, словно бы, она просто не смогла держать в себе все те мысли, что успели накопиться, что успели спутаться.  Ей просто резко захотелось, чтобы резко-резко время отмоталось назад, они бы снова бежали по дорожке, а Зои ни слову бы не проронила ни о стихах, ни о том, что случилось. Она не винила себя, просто ей было в новинку, что кто-то так резко начинал плакать. Даже когда в классе у детей что-то случалось, она всегда старалась пресечь пролитие слёз: они её до ужаса пугали. Вот и сейчас тоже Ханжи паниковала, не зная, что делать, но, тем не менее, улыбаясь, думая, что улыбка – это хорошо, что с ней всё легче и проще. Но Петре придётся потом долго-долго кормить подругу тортами, чтобы та отошла от пережитого шока.